Почему ты выбрал именно это место для нашего интервью, а не свою студию?

Я выбрал это кафе по совпадению. В любом случае, здесь лучше, чем у меня в офисе. Моя мастерская служит мне своего рода инструментом, подспорьем в работе. К тому же все архитектурные мастерские выглядят более или менее одинаково, разве нет?

А если отвлечься – как ты думаешь, существует какой-то особенный русский интерьерный дизайн?

Да, я думаю, да. Однако, мне кажется, интерьерный дизайн связан с вопросами функциональности, благодаря чему русские интерьеры выглядят потрясающе иррациональными, поскольку основываются на избыточности и красоте, а не на здравом смысле. Это связано как с людьми, которые проектируют такие интерьеры, так и с ленью. В Германии все обращаются к «Нойферту», изданию, известному с 30-х годов, самому ценному набору информации для архитектора. Эта справочная книга по эргономике обрисовывает четкие рамки для проектирования. Однако в России никто не пользуется ничем подобным. Все создается как-то случайно. Сначала у тебя возникает идея. Потом ты доверяешься своим инстинктам, не заботясь о разработке деталей. В конце концов, важен только стиль, эстетическая концепция.

Судя по твоему заявлению, ты вовсе не похож на своих русских коллег, которые на вопрос о существовании русского интерьерного дизайна качают головами и признаются, что не думали об этом. Что ты на это скажешь? Почему твои коллеги отвергают существование русского интерьерного дизайна?

Это явно связано с терминологией. В русском языке нет слова, аналогичного английскому «design», которое обозначает одновременно и архитектуру, и проектирование, и создание объектов. В русском языке это слово используется гораздо поверхностнее. Дизайн для нас – это не творческий акт. Это скорее «работа с тем что есть». Это манипулятивный метод обращения с объектами, способ изменять их форму. В русском языке этот туманный термин относится к чему угодно – к бытовым вещам, материалам, одежде. Вместе с тем, у нас нет понятия «urban design», например. Вместо этого мы говорим о градостроительстве и градразвитии. В этом контексте слово «дизайн» кажется расплывчатым и в то же время ограниченным, и используется, только когда речь идет о вещах или графике.

Если слово «дизайн» тебе кажется недостаточно конкретным, можешь ли ты дать определение пространства или спроектированного пространства с архитектурной точки зрения? Речь о пространстве в архитектурном смысле или в смысле конкретного интерьерного пространства? А чем они для тебя отличаются?

Строго говоря, архитектура перестала быть исключительно практикой строительства зданий. В современном понимании архитектура включает все дисциплины, относящиеся к искусству. Еще она включает маркетинг, брендинг, экономику, графический дизайн и рекламу. Другими словами, все, что может привлечь потребителей и новых заказчиков. В наше время архитектура играет роль интерфейса между пространством и пользователем. Пользователь задает интригу пространства, а архитектор предоставляет его структуру, которая – в моих проектах – определятся мной самим…

Каков стиль твоей архитектуры?

Если ты меня спрашиваешь о моем стиле, я могу только сказать, что у меня его нет. Я считаю, что стилей больше не существует.

А если заказчик попросит?

Эклектика! Теперь это слово используется в уничижительном смысле. Оно означает творческую слабость, творческий метод, характеризующийся заимствованием. Однако в античности этот термин обладал более позитивным значением и описывал метод сочетания положительных сторон различных систем, который приводит в результате к созданию новых. В приложении к архитектуре это должно означать отбор лучших образцов прошлого и создание на их основе чего-то нового. В любом случае – это мой метод работы с заказчиками. Я начинаю с того, что поддерживаю их во время поиска эффективных решений. Потом помогаю им принять правильные решения относительно дизайна. Кстати в переводе с латыни эклектика означает умный выбор.

Для фотосессии ты отвел нас в Елисеевский гастроном, где позировал перед громадной консолью. У меня сложилось впечатление, что у тебя особенное отношение к этой старинной, праздничной архитектуре. Что может связывать молодого архитектора, такого как ты, с архитектурой царского времени?

В русском языке есть такое слово, «наряд». Его можно употребить, в том числе, чтобы описать праздничный костюм. Но в то же время оно используется в значении чего-то богатого, избыточного. Экстравагантное пространство, например. «Праздничное», «радостное» и «богатое», «чрезмерное» часто возникают в русском сознании и языке. Мы не столь чувствительны к таким вещам, как вы в Германии. Вспомни о ГУМе, зданиях в Кремле, архитектуре сталинской эпохи, наконец о роскошных интерьерах Елисеевского магазина. Как и тело, архитектура должна быть одета. Не важно, чем я одену это тело, придерживаясь какой моды. Для меня, русского, слово «наряд» не запретно, и так же я не чувствую для себя запретной орнаментальную и тонко деталированную архитектуру прошлого.

Why did you choose to meet here of all places, and not in your quiet studio?

It was more a coincidence that I’ve chosen this café. In any way, I prefer it to my office. My studio is something like a tool for me, an instrument for my work. And in a way architects’ offices look the same everywhere, don’t they?

Apart from that: do you believe there is a specifically Russian interior design?

Yes, I do think so. For me, interior design is connected with the aspect of rationality, and Russian interior design is extremely irrational, because it primarily relies upon excess and beauty, less on reason. This has to do with the interior designers themselves, but also with laziness. In Germany everybody refers to Neufert, which is around since the 1930s and provides the most important tool box for architects. This set of ergonomic rules delineates a framework for planning. There is nothing similar in Russia at all. Everything happens more accidentally and arbitrarily here. You have an idea, and then you rely on your intuition, not on exact numbers. All that counts is the aesthetic idea, the style.

Your opinion diverges from that of your Russian colleagues who either shake their heads when asked about original Russian interior design, or admit that they have never reflected upon it. What do you think: why do your colleagues refuse the idea of Russian interior design?

This is probably connected with the term. In Russian, there is no word for the English “design”, which also denotes architecture, that is, the creation of objects. The Russian use of the word is more superficial. For us, design is not a creative act but a kind of “work on the existing”. It is the manipulative, altering use of objects and spaces. It is quite an imprecise notion comprising a lot of things: objects of daily use, textiles, clothes. But it is not used in the context of architecture. There is no such thing as “urban design” for us, for example. We talk about urban planning or urban construction. Hence, the notion of “design” is blurred and limited at the same time. It only bears a meaning when referring to objects or graphical products.

If you find the notion “design” too imprecise, could you give a definition of space or spatial design from an architectural perspective?

Do you mean space in the architectural sense or in the concrete sense of an interior?

How do you distinguish this?

Architecture that confines itself to the construction of buildings in the strict sense doesn’t exist anymore. In a broader sense, it comprises all kinds of disciplines that are somehow related to art. Marketing, branding, economy, graphic arts, advertisement. In other words, everything that addresses a consumer or the prospective building-owner. Architecture today has become a kind of interface between space as such and the user. The user determines the action within the space. Architecture offers the design framework, which – in my projects – is in fact determined by myself.

Which style do you pursue in your architecture?

If you ask me about my style, I reply: I don’t have a style. In my opinion styles don’t exist anymore, anyway.

And when you are asked by a customer?

Eclecticism! This term is usually used in a derogatory sense today, in the sense of a non-creative way of working, where you seemingly adopt the ideas of others. But in antiquity this notion indeed had a positive meaning: Cicero for example. He was an eclecticist. This referred to the philosophical method of re-combining acknowledged positive elements from various systems into a new doctrine. Transferred to architecture this means: choose the best from all good examples and compose a new whole of it. At least, that’s how I usually work with my customers. At first I support them in their research for suitable solutions. Then I help them to find the right decision with regards to the design.

For the photo meeting you brought us to the Yelisseyevski department store. There you placed yourself in front of an oversized console. I have the impression that you have a special relation to this historic, even splendid architecture. In which way can a young architect like you be connected with architecture from the era of the tsars?

The Russian language knows the word “naryad”. You use it to describe splendid clothing. But it is also used to describe something luxurious. A room for example. It may often be “splendid” or “luxurious” in Russia. This is less of a problem for us then for you in Germany. Think of the GUM department store, the Kremlin buildings, the architecture from Stalin’s times – or finally the splendid interior design at the Yelisseyevski department store. Architecture should be dressed like a body. And which kind of fashion I dress this body with is not so important. Exactly like for me as a Russian the word “naryad” is no taboo, neither is the architecture of the past, replete with ornaments and rich in decoration, a taboo for me.