Известность к архитекторам приходит, как правило, в солидном возрасте. Борис Бернаскони –  ему немного за тридцать –  исключение. Не верите –  спросите у Яндекса.
 Он из тех людей, которые верят в то, что мир можно изменить. И не «однажды», а прямо сейчас.
 Верой дело не ограничивается —  Борис создает проекты, оригинальные по замыслу и простые по воплощению: многоэтажные здания в форме матрешек, реконструкция фабрики «Красный Октябрь», интерьер пресс-центра Правительства России, павильон IMMaterial Box во дворе Музея архитектуры…

Известность к архитекторам приходит, как правило, в солидном возрасте. Борис Бернаскони –  ему немного за тридцать –  исключение. Не верите –  спросите у Яндекса.
 Он из тех людей, которые верят в то, что мир можно изменить. И не «однажды», а прямо сейчас.
 Верой дело не ограничивается —  Борис создает проекты, оригинальные по замыслу и простые по воплощению: многоэтажные здания в форме матрешек, реконструкция фабрики «Красный Октябрь», интерьер пресс-центра Правительства России, павильон IMMaterial Box во дворе Музея архитектуры…

В прошлом году проект художественного музея в Перми за авторством Бориса Бернаскони обошел творения именитых зарубежных архитекторов (конкурс был международным). Победил Бернаскони и в конкурсе на лучший вариант российского павильона ЭКСПО-2010 в Шанхае.
 Причина здесь – не только в профессионализме или таланте. 
Он – амбициозен. Думает, что сможет модернизировать современную архитектуру. Но детальных планов по завоеванию мира не строит: говорит, что «просто работает по 12 часов в сутки».

«То, что мы сейчас делаем, возможно, будет реализовано только через 5 – 10 лет, но работать нужно уже сейчас», — вид у Бориса такой ответственный и серьезный, будто все стройки, которые в России еще не заморожены, делаются исключительно по его проектам, а очередь из заказчиков растянулась от дверей его мастерской далеко за МКАД. 
На самом деле, воплощенных проектов в послужном списке архитектора, по его собственным словам – всего «несколько интерьеров, два поселка и пара домиков».


Долгое время критики и коллеги считали, что Бернаскони уготована судьба великого «бумажного» архитектора — из тех, что умирают известнейшими людьми, оставив на память о себе только чертежи и эскизы. В связи с последними событиями, вероятность того, что его амбициозные проекты все же поимеют свое мировое воплощение, значительно увеличилась.
«Если музей в Перми все же не построят, то это будет скорее потеря для России, чем для меня. Процесс проектирования так устроен, что идеи из предыдущих проектов перетекают в последующие, воплощаются в каком-то ином виде. Так что все идет в дело», — пожимает Борис плечами. Критики утверждали, что его идея пропустить сквозь здание пермского музея ветку Транссиба изначально нереализуема. Я спрашиваю у архитектора – а важна ли была для него вообще практическая сторона?
«Если не стремиться к реализации своего проекта, незачем в принципе участвовать в конкурсе: можно сидеть себе дома, да просто так проектировать, — отвечает он. — Что касается железнодорожных путей, то это не Транссиб, а местная ветка, которая служит для транспортировки угля и используется примерно раз в сутки. В перспективе угледобыча будет падать, а город расти. Так магистраль станет частью городской транспортной инфраструктуры. Поэтому мы сочли целесообразным использовать ее для нужд посетителей музея. Технически это вполне реализуемо и не потребует особых дополнительных затрат».
 Борис полон недоумения: над проектом пермского музея работала команда из 15 человек, в том числе, конструкторы и инженеры. Так откуда обвинения в постройке песчаных замков?

В прошлом году проект художественного музея в Перми за авторством Бориса Бернаскони обошел творения именитых зарубежных архитекторов (конкурс был международным). Победил Бернаскони и в конкурсе на лучший вариант российского павильона ЭКСПО-2010 в Шанхае.
 Причина здесь – не только в профессионализме или таланте. 
Он – амбициозен. Думает, что сможет модернизировать современную архитектуру. Но детальных планов по завоеванию мира не строит: говорит, что «просто работает по 12 часов в сутки».

«То, что мы сейчас делаем, возможно, будет реализовано только через 5 – 10 лет, но работать нужно уже сейчас», — вид у Бориса такой ответственный и серьезный, будто все стройки, которые в России еще не заморожены, делаются исключительно по его проектам, а очередь из заказчиков растянулась от дверей его мастерской далеко за МКАД. 
На самом деле, воплощенных проектов в послужном списке архитектора, по его собственным словам – всего «несколько интерьеров, два поселка и пара домиков».


Долгое время критики и коллеги считали, что Бернаскони уготована судьба великого «бумажного» архитектора — из тех, что умирают известнейшими людьми, оставив на память о себе только чертежи и эскизы. В связи с последними событиями, вероятность того, что его амбициозные проекты все же поимеют свое мировое воплощение, значительно увеличилась.
«Если музей в Перми все же не построят, то это будет скорее потеря для России, чем для меня. Процесс проектирования так устроен, что идеи из предыдущих проектов перетекают в последующие, воплощаются в каком-то ином виде. Так что все идет в дело», — пожимает Борис плечами. Критики утверждали, что его идея пропустить сквозь здание пермского музея ветку Транссиба изначально нереализуема. Я спрашиваю у архитектора – а важна ли была для него вообще практическая сторона?
«Если не стремиться к реализации своего проекта, незачем в принципе участвовать в конкурсе: можно сидеть себе дома, да просто так проектировать, — отвечает он. — Что касается железнодорожных путей, то это не Транссиб, а местная ветка, которая служит для транспортировки угля и используется примерно раз в сутки. В перспективе угледобыча будет падать, а город расти. Так магистраль станет частью городской транспортной инфраструктуры. Поэтому мы сочли целесообразным использовать ее для нужд посетителей музея. Технически это вполне реализуемо и не потребует особых дополнительных затрат».
 Борис полон недоумения: над проектом пермского музея работала команда из 15 человек, в том числе, конструкторы и инженеры. Так откуда обвинения в постройке песчаных замков?

Наш проект возвращает Перми отнятые пространства в виде прогулочных зон и обзорной площадки на кровле здания, потому и называется он “Горизонт”. Здание как бы продолжает город и соединяет его с рекой, на берегу которой оно расположено. Я предлагаю построить подобный музей в каждом городе-миллионнике России. Строительство современных музейных комплексов, которых пока у нас нет – одна из стратегических задач, стоящих перед страной!»
 Свои услуги по проектированию таких музеев Борис готов предложить «всем заинтересованным губернаторам, которые считают себя хорошими руководителями и готовы довести дело до конца». На вопрос, каким будет конец истории со зданием Центрального дома художника, который хорошие руководители из эстетико-функциональных соображений собираются снести, Борис разводит руками: к итоговому решению ни один архитектор отношения не имеет.


Хотя сам Бернаскони постарался выразить свое отношение к ситуации – не только создал собственную концепцию развития территории ЦДХ, но и представил (на Венецианском Биеннале) книгу Profoster, посвященную конфликту вокруг сноса здания ЦДХ и строительству на его месте многофункционального комплекса по проекту Нормана Фостера.
 «Изначально книжка называлась Antifoster, — рассказывает он. — Фостера я рассматриваю, как героя, попавшего на пик социального конфликта. Фостер, благодаря своему имени, помог ситуации вокруг ЦДХ. Это первый прецедент, когда архитектурное сооружение стало центром социального конфликта и вызвало консолидированную реакцию профессиональных кругов и широкой общественности! Собственный проект Фостера сделан четко по слепку технического задания и продемонстрировал, что может произойти, если не думать о социальной стороне архитектуры. Если бы проект ЦДХ заказали кому-то менее известному, то все могло пройти незамеченным, и здание уже бы давно снесли. Так что Фостеру нужно сказать спасибо».

Наш проект возвращает Перми отнятые пространства в виде прогулочных зон и обзорной площадки на кровле здания, потому и называется он “Горизонт”. Здание как бы продолжает город и соединяет его с рекой, на берегу которой оно расположено. Я предлагаю построить подобный музей в каждом городе-миллионнике России. Строительство современных музейных комплексов, которых пока у нас нет – одна из стратегических задач, стоящих перед страной!»
 Свои услуги по проектированию таких музеев Борис готов предложить «всем заинтересованным губернаторам, которые считают себя хорошими руководителями и готовы довести дело до конца». На вопрос, каким будет конец истории со зданием Центрального дома художника, который хорошие руководители из эстетико-функциональных соображений собираются снести, Борис разводит руками: к итоговому решению ни один архитектор отношения не имеет.


Хотя сам Бернаскони постарался выразить свое отношение к ситуации – не только создал собственную концепцию развития территории ЦДХ, но и представил (на Венецианском Биеннале) книгу Profoster, посвященную конфликту вокруг сноса здания ЦДХ и строительству на его месте многофункционального комплекса по проекту Нормана Фостера.
 «Изначально книжка называлась Antifoster, — рассказывает он. — Фостера я рассматриваю, как героя, попавшего на пик социального конфликта. Фостер, благодаря своему имени, помог ситуации вокруг ЦДХ. Это первый прецедент, когда архитектурное сооружение стало центром социального конфликта и вызвало консолидированную реакцию профессиональных кругов и широкой общественности! Собственный проект Фостера сделан четко по слепку технического задания и продемонстрировал, что может произойти, если не думать о социальной стороне архитектуры. Если бы проект ЦДХ заказали кому-то менее известному, то все могло пройти незамеченным, и здание уже бы давно снесли. Так что Фостеру нужно сказать спасибо».

Борис считает, что в Москве «чудовищно» не хватает площадок, которые могли бы стать культурным противовесом коммерческим объектам. Здание ЦДХ и прилегающие территории, по Бернаскони, — уникальное место для создания музея в современном понимании этого слова. Его проект включает не только существующие в ЦДХ уже сейчас галереи, кинозал, лекционные залы, художественную школу, но и детский центр творчества, центр архитектуры, музей дизайна, музей кино и многое другое. Включая намерение засадить деревьями прилегающий к зданию участок земли.
 Впрочем, неизвестно, удастся ли вообще построить «иной» ЦДХ.
«Реализация архитектурных проектов требует больших инвестиций, так что выживут наиболее конкурентоспособные архитектурные мастерские, — рассуждает Борис. — Причем необязательно крупные: кризис может помочь небольшим компаниям, которые обладают уникальными идеями и инновационными способами создания архитектурного продукта. Кризис поможет отсечь лишнее, избавиться от ленивых и вынести на гребень волны тех, кто может предложить что-то новое».


Семейство самого Бернаскони «вынесло на гребень волны» несколько веков назад. Предки Бориса приехали в Россию из Швейцарии. Далекий прадед украшал палаты Петергофа, участвовал в строительстве Исаакиевского собора. Архитектором очень хотел стать дед Бориса, но ему помешала Вторая мировая. «Я осуществил его мечту», — объясняет молодой Бернаскони.
Он считает, что двигаться вперед, не оглядываясь назад, невозможно: «По большому счету, на сегодняшний день все уже придумано, матрица форм уже существует, поэтому новое в архитектуре – это новый способ, а не новая форма. Архитектура – это своего рода дневник человечества, слепок того, что происходит в обществе, в политике, в культуре, в умах и настроениях. Наиболее ценные объекты становятся классическим наследием. Дольше всего живут идеи архитекторов-модернистов. Под модернизмом я имею в виду обозначение не стиля, а инновации, нового подхода.
Лично для меня ценны работы Андреа Палладио, архитекторов Трезини, Терраньи и Ивана Леонидова. Леонидов вообще ничего, кроме лестницы в Кисловодске, не построил. Но его творчество повлияло на всю современную архитектуру, западную и восточную! Идеи Леонидова опередили свое время на несколько десятилетий. Современники упрекали Леонидова в том, что его проекты оторваны от реальных возможностей. Сегодня, когда технических препятствий для реализации даже самых сложных архитектурных проектов практически не осталось, работы Леонидова служат неисчерпаемым кладезем идей, ориентиром вкуса и меры».
 Сам Бернаскони не ставит задачу модернизировать архитектуру: он говорит, что он это просто… делает.
 Участвует во всевозможных конкурсах, впечатляя жюри сумасшествием своих проектов и четкостью высказывания. Пишет книги. По каждому вопросу имеет собственное мнение.


Проекты Бернаскони всегда монументальны. Говорит, что его творениям также характерна простота, запоминаемость, уважение к деталям, сочетание традиций и инноваций. В своем проекте павильона РФ на Экспо-2010 в Шанхае архитектор показал сочетание двух традиций и двух знаковых систем — России и Китая.
 Композиция составлена из шести золотых параллелепипедов-штрихов, как метафора российского Золотого Запаса и китайской Книги Перемен. «Под золотым запасом я подразумеваю не ресурсы недр, а людей, их идеи и проекты, для которых золотая оболочка служит обрамлением, — объясняет Бернаскони. — С другой стороны, композиция представляет собой две гексаграммы китайской Книги перемен. Поскольку здание двухуровневое, верхний – это небо, символ творчества, а нижний – земля, символ исполнения».


Сейчас Борису больше хочется «исполнять»: «чем больше практической работы, тем меньше остается времени на то, чтобы участвовать в тусовках», — объясняет он отсутствие рвения к участию в очередной «Арх Москве». Несколько лет подряд Борис Бернаскони был куратором этой выставки. Он же занимался дизайном прошлогодней “1 Московской Биеннале Архитектуры. «Арх Москва – 2009» впервые будет целиком посвящена творчеству молодых архитекторов, но, кажется, Борис считает, что из этой категории уже вырос.
 Сейчас он увлечен издательскими проектами. Совсем недавно архитектор выпустил книжку “MUSEЙ”, в которой вместе с бюро «а-0» исследует область музеефикации пространства. «В книге собраны наши проекты, начиная от выставочного экспоната до здания. Последовательность, в которой они представлены, демонстрирует, как идея музейного пространства постепенно трансформируется, проходя путь от интравертного объекта-скульптуры к градообразующим элементам.

Борис считает, что в Москве «чудовищно» не хватает площадок, которые могли бы стать культурным противовесом коммерческим объектам. Здание ЦДХ и прилегающие территории, по Бернаскони, — уникальное место для создания музея в современном понимании этого слова. Его проект включает не только существующие в ЦДХ уже сейчас галереи, кинозал, лекционные залы, художественную школу, но и детский центр творчества, центр архитектуры, музей дизайна, музей кино и многое другое. Включая намерение засадить деревьями прилегающий к зданию участок земли.
 Впрочем, неизвестно, удастся ли вообще построить «иной» ЦДХ.
«Реализация архитектурных проектов требует больших инвестиций, так что выживут наиболее конкурентоспособные архитектурные мастерские, — рассуждает Борис. — Причем необязательно крупные: кризис может помочь небольшим компаниям, которые обладают уникальными идеями и инновационными способами создания архитектурного продукта. Кризис поможет отсечь лишнее, избавиться от ленивых и вынести на гребень волны тех, кто может предложить что-то новое».


Семейство самого Бернаскони «вынесло на гребень волны» несколько веков назад. Предки Бориса приехали в Россию из Швейцарии. Далекий прадед украшал палаты Петергофа, участвовал в строительстве Исаакиевского собора. Архитектором очень хотел стать дед Бориса, но ему помешала Вторая мировая. «Я осуществил его мечту», — объясняет молодой Бернаскони.
Он считает, что двигаться вперед, не оглядываясь назад, невозможно: «По большому счету, на сегодняшний день все уже придумано, матрица форм уже существует, поэтому новое в архитектуре – это новый способ, а не новая форма. Архитектура – это своего рода дневник человечества, слепок того, что происходит в обществе, в политике, в культуре, в умах и настроениях. Наиболее ценные объекты становятся классическим наследием. Дольше всего живут идеи архитекторов-модернистов. Под модернизмом я имею в виду обозначение не стиля, а инновации, нового подхода.
Лично для меня ценны работы Андреа Палладио, архитекторов Трезини, Терраньи и Ивана Леонидова. Леонидов вообще ничего, кроме лестницы в Кисловодске, не построил. Но его творчество повлияло на всю современную архитектуру, западную и восточную! Идеи Леонидова опередили свое время на несколько десятилетий. Современники упрекали Леонидова в том, что его проекты оторваны от реальных возможностей. Сегодня, когда технических препятствий для реализации даже самых сложных архитектурных проектов практически не осталось, работы Леонидова служат неисчерпаемым кладезем идей, ориентиром вкуса и меры».
 Сам Бернаскони не ставит задачу модернизировать архитектуру: он говорит, что он это просто… делает.
 Участвует во всевозможных конкурсах, впечатляя жюри сумасшествием своих проектов и четкостью высказывания. Пишет книги. По каждому вопросу имеет собственное мнение.


Проекты Бернаскони всегда монументальны. Говорит, что его творениям также характерна простота, запоминаемость, уважение к деталям, сочетание традиций и инноваций. В своем проекте павильона РФ на Экспо-2010 в Шанхае архитектор показал сочетание двух традиций и двух знаковых систем — России и Китая.
 Композиция составлена из шести золотых параллелепипедов-штрихов, как метафора российского Золотого Запаса и китайской Книги Перемен. «Под золотым запасом я подразумеваю не ресурсы недр, а людей, их идеи и проекты, для которых золотая оболочка служит обрамлением, — объясняет Бернаскони. — С другой стороны, композиция представляет собой две гексаграммы китайской Книги перемен. Поскольку здание двухуровневое, верхний – это небо, символ творчества, а нижний – земля, символ исполнения».


Сейчас Борису больше хочется «исполнять»: «чем больше практической работы, тем меньше остается времени на то, чтобы участвовать в тусовках», — объясняет он отсутствие рвения к участию в очередной «Арх Москве». Несколько лет подряд Борис Бернаскони был куратором этой выставки. Он же занимался дизайном прошлогодней “1 Московской Биеннале Архитектуры. «Арх Москва – 2009» впервые будет целиком посвящена творчеству молодых архитекторов, но, кажется, Борис считает, что из этой категории уже вырос.
 Сейчас он увлечен издательскими проектами. Совсем недавно архитектор выпустил книжку “MUSEЙ”, в которой вместе с бюро «а-0» исследует область музеефикации пространства. «В книге собраны наши проекты, начиная от выставочного экспоната до здания. Последовательность, в которой они представлены, демонстрирует, как идея музейного пространства постепенно трансформируется, проходя путь от интравертного объекта-скульптуры к градообразующим элементам.

Для меня архитектура –  это, вообще, способ коммуникации. Архитектор —  это посредник между внешним пространством и пользователем, а архитектура —  интерфейс, который связывает внешнее пространство с человеком.
 Это уже не просто профессия, а образ жизни, и он меня вполне устраивает».

Для меня архитектура –  это, вообще, способ коммуникации. Архитектор —  это посредник между внешним пространством и пользователем, а архитектура —  интерфейс, который связывает внешнее пространство с человеком.
 Это уже не просто профессия, а образ жизни, и он меня вполне устраивает».